Долгое время в России образование для широких слоёв населения считалось не только делом излишним, но и опасным. И это понятно – ведь с книжностью с Западной Европы приходили не только еретические учения, но и так называемое свободомыслие, которое чрезвычайно укоренилось с середины XVIII века в России среди читающей и скучающей части дворянства и помещиков. Триумфальное посещение русской армией Парижа эти настроения, как известно, усилило ещё больше. К середине 30-х годов XIX века у нас уже были и Академия наук, и университеты, и Духовные академии, но в то же время на 25 миллионов жителей сугубо крестьянской России было только около шестисот школ для широких слоёв населения. (Что, кстати, очень задержало развитие духовного образования, так как лучшие выпускники Духовных семинарий шли не в Духовные академии, а отбирались в университеты). И многим это положение вещей казалось вполне оправданным; потому как зачем крепостному крестьянину грамота? Пока он трудится в своём небольшом мирке на земле, все его вопросы решает помещик, а духовные проблемы — приходской священник. Но всё меняется, когда отменяется крепостное право. Крестьянин вдруг становится не только свободным, но и ответственным за свою жизнь. Он должен самостоятельно решать свои проблемы. Ему необходимо продавать себя и свою продукцию в больших городах, где бурно развивается промышленность. Он должен учиться работать на сложных фабричных предприятиях, считать прибыль, подписывать документы, защищать свои интересы в судах.
К. Д. Ушинский в начале 60-х годов XIX века писал: «Нет теперь вопросов современнее и важнее, как вопросы о том: чем должны быть русские народные школы? Как и где их устроить? Что и как в них преподавать? Где взять для них учителей?…»
С этого времени начинается бурное развитие школьного дела в России. Появляются учительские семинарии, гимназии, земские и церковно-приходские школы. Они существовали и раньше, но в слишком ограниченном количестве. Долго существовавшая модель целостного образовательного пространства наконец-то стала бурно развиваться, распространяясь по всем российским губерниям. Но всё же нерешённым оставался наиболее важный вопрос: «Где взять учителей и что и как в этих школах преподавать?»
Всем известное и сегодня часто повторяемое высказывание К. Д. Ушинского:
«Современная педагогика исключительно выросла на христианской почве, и для нас нехристианская педагогика есть вещь немыслимая – безголовый урод и деятельность без цели, предприятие без побуждения позади и без результатов впереди (т. II, с. 39)» — было понято слишком формально. Закон Божий стали преподавать во всех школах дореволюционной России без исключения. И преподавать его стали, естественно, священнослужители Русской Православной Церкви. Они были к этому совершенно не готовы и многие просто от преподавания отказывались. Ф. М. Достоевский в «Записной тетради» с возмущением восклицал: «Духовные руководители, попы, отказывающиеся учить!» А когда в журнале «Голос» была опубликована статья о невозможности преподавать Закон Божий светским учителям – тут же записал: «…, конечно, нельзя учителям, чёрт знает чего наскажет, тут дело убеждения, но где же наши священники?… «Голос говорит, что попы не могут проповедовать, ибо необеспеченны. Но это не то. Обеспечить их надо, но желательно бы было в них видеть и подвиги самоотвержения, иб, где же их увидим?… А между тем 10 попов на юге отказались».
Прошло около тридцати лет и обстановка в России в сфере образования чрезвычайно изменилась. И в столицах, и по регионам регулярно стали собираться конференции законоучителей, на которых бурно обсуждались вопросы преподавания Закона Божия в школах. Либеральный склад ума широкой российской интеллигенции (в западном смысле этого слова) ставил даже вопрос о том, не является ли закон об обязательном образовании насилием над личностью? Большевики, правда, это разгулявшееся свободомыслие прекратили без всяких лишних обсуждений.
Ко времени III Думы треть всех школ в России были церковно-приходскими и они были единственными трансляторами общенациональных ценностей, так как к этому времени земские школы были уже глубоко проникнуты либеральными и социальными идеями. Убеждённым сторонником развития церковно-приходских школ был обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев. «…В народе вся сила государства, и уберечь народ от невежества, от дикости нравов, от разврата, от гибельности западных нелепых возмутительных учений – можно только посредством Церкви и школы, связанной с Церковью». Однако, к великому сожалению, церковно-приходская школа по своему образовательному уровню не могла соперничать со школами земскими, в которых преподавались наряду с Законом Божиим предметы широкого образовательного спектра. Эти предметы вводили учеников в проблематику современности, в ту бурную общественную полемику, которая беспокоила умы не только в России, но и в Европе. Дарвинизм, марксизм, ницшеанство, фрейдизм – настолько овладели общественным мнением, что светлые идеи философско-религиозного возрождения не могли уже оказать какого-либо серьёзного влияния. Священник на уроках Закона Божия уже был не слышен для своих учеников, вся их надежда заключалась в улице и сладком слове «свобода».
К. П. Победоносцев хорошо понимал, что крепость государства и устойчивость власти зависят от нравственной устойчивости народа. Он утверждал, что «школы, построенные на ложных идеалах и в разладе с действительными потребностями жизни, пользы не принесут…» Но эти действительные потребности жизни, о которых говорил К. П. Победоносцев, оказались вторичными для широких, определяющих общественное мнение в столицах слоёв населения. Слишком явная неустроенность жизни, несправедливость по отношению к незащищённым ещё законодательно людям отодвигали духовные ценности на периферию сознания.
Однако для широких слоёв населения Российской империи, среди которых школы для народа всё ещё были большой редкостью, церковно-приходские школы были «даром небес». Главной их целью было осмысленное воцерковление народа. И хотя ответов на современную проблематику жизни там не давали, и что такое на самом деле свобода с христианской точки зрения не объясняли – всё же школы эти выполняли очень важную задачу: они приобщали крестьян к православной христианской культуре, ставили их на новый уровень понимания веры и жизни по вере. Важность для национального самосознания таких школ в России очень тонко почувствовал лидер партии кадетов П. Н. Милюков. «Защитники церковно-приходских школ, — говорил он, выступая в Думе, — не скрывают, что значит это религиозно-нравственное воспитание… Это есть способ парализовать политическую опасность, могущую явиться от воспитания народа в светских школах. Светская школа хочет освободить личность, а церковно-приходская хочет обуздать её». Что такое личность и от чего её нужно освобождать, чтобы она была свободной, и должна была отвечать православная культура на уроках Закона Божия, но всё время уходило на заучивание текстов из катехизиса митрополита Филарета. Детей настойчиво учили вероучительным истинам, библейской истории и истории Церкви, но весь этот набор знаний, который с трудом укладывался в годы обучения, плохо соотносился с проблематикой жизни, мало что объяснял и почти не помогал находить правильные ответы на вызывающий драматизм общественной жизни.
Интересно, что террорист Н .К. Лаговский, стрелявший в К. П. Победоносцева, на допросе главной виной последнего признает распространение в народе суеверий и невежества посредством церковно-приходских школ. Однако, как мы видели выше, К. П. Победоносцев тоже считал необходимым «уберечь народ от невежества, дикости нравов и разврата» именно посредством школ, связанных с Церковью.
Сегодня мы имеем дело совсем с другой Россией. Уровень религиозной образованности у большинства людей, которые называют себя православными ввиду определённых патриотических чувств, несмотря на довольно высокий общеобразовательный статус, практический минимальный. Языческие суеверия (даже у людей с высшим образованием) при даже поверхностном общении – шокируют. Двухтысячелетняя христианская культура сохраняется в сознании на уровне подзабытых народных традиций, не до конца понятых литературных текстов и не- осознанных поведенческих стереотипов. Как показывает опыт, разговор со старшеклассниками о приоритете духовных ценностей над материальными всегда получается трудным. Необходимы большие усилия, чтобы доказать, что достижение материальных благ и карьерная успешность не самое главное в жизни человека. Очевидно, что ориентированность школьников на материальные ценности и карьерные достижения проистекают не только из телевидения и Интернета, но прежде всего из атмосферы семейных предпочтений. Понятно, что с таким багажом психологических установок воспитать законопослушного гражданина практически невозможно. Как, спрашивается, современному человеку с таким набором гуманитарных знаний можно объяснить красоту русской летописной мудрости?
«Велика ведь бывает польза от учения книжного; — писал древний русский летописец, — книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это ведь – реки, напояющие вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина. Ими мы в печали утешаемся; они узда воздержания».
Что такое покаяние и воздержание, в каких книгах об этом можно прочитать и зачем это всё современному человеку нужно? Именно это должен прежде всего объяснить учитель детям на уроках предмета «Основы православной культуры».
Не, и не может быть для гражданского общества более животрепещущей задачи, как уяснить для себя и потом научить этому детей, что такое личность и как сделать её свободной и одновременно ответственной перед Богом и обществом. Можно сказать — это главные проблемы современной жизни в России, и Церковь предлагает решать эти вопросы по возможности в рамках современного законодательства совместно.
Современное, распространённое в либеральных кругах представление о свободе, которая заканчивается там, где начинается свобода другого, является чистым демагогическим штампом. Посредством таких умозаключений, возможно, целесообразно говорить о политической и экономической свободе, но говорить о свободной личности, абстрагируясь от идеи Бога, невозможно. Человек в этом случае становится просто средством экономической политики государства, которая никогда не бывает честной по отношению ко всем своим гражданам. Личность не может быть просто экономически эксплуатируемым субъектом, и христианство утверждает приоритет внутренней духовной жизни. Человек настолько свободен, насколько развита в нём эта духовная жизнь, ориентированная на вечность.
Конечно, в рамках курса «Основы православной культуры» для 4-го класса проблему воспитания ответственного за свои поступки гражданина России не решить. Безусловно, с нашей точки зрения, в старших классах необходим курс истории основных религиозных вероучений России с целью воспитания веротерпимости и курс христианской этики как противовес этическому европейскому релятивизму. Но сегодня мы должны решать ближайшую проблему: проблему преподавания Основ православной культуры. Как сделать так, чтобы русская национальная культура стала любима и близка нашим детям, чтобы её ценности стали, по возможности, внутренним содержанием их жизни.
Познание не ведёт к истине, а только к данным или фактам. Истина всегда принадлежит воображению.
Искусство – символ этого усилия и средство его воплощения, воззвание к полноте человеческой личности, которое религия не способна совершить, минуя эстетику.
Истина принадлежит человеку в целом, потому что красота не может быть постигнута умом. Истина и красота – взаимозаменяемые понятия.
Мёртвая летопись истории оживляется поэзией духовной жизни.
С. Гессен предлагал разделять сферу духовной жизни человека на два уровня: «план духовной культуры» и «план благодатного бытия». Причём интересно, что религиозную педагогику он относил ко второму уровню.
Религия вовсе не наука, — писал В. В. Розанов, — и представляет глубокую педагогическую ошибку, а главное, религиозную ошибку, подходить к ней с приёмами наукообразной передачи и наукообразного усвоения».
Педагогический процесс всегда вынужден балансировать между двумя задачами, одна из которых связана с предоставлением ребёнку достоверного знания об окружающем мире, а другая – с гармонизацией и развитием его внутреннего мира.
(Но воображение, как и умственный анализ — только средство, хотя и более проникающее в глубины духовной человеческой жизни. Однако чистое переживание трансцендентного совсем не всегда требует глубинного анализа, хотя и всегда фиксируется сознанием). Это то, как мы приходим к истине в естествознании, искусстве и теологии. Современники Альберта Эйнштейна имели тот же набор данных, что и он, но только меньше воображения. Творческий путь к истине в физике, поэзии и теологии требует одной и той же работы воображения.
В. В. Розанов, познакомившись с некоторыми письмами законоучителей, в которых прослеживалось явное стремление приравнять свой предмет к науке написал, что «их труд не вызывает никакого религиозного света и даже до известной степени производит атрофию самой религиозной восприимчивости в детях и юношах…»
Давать нормальные ответы на основные смысложизненные проблемы — одна из главных задач современной школы, и этим должно заниматься гуманитарное образование.
«Способ преподавания должен быть приспособлен к индивидуальности учащегося; несообщение той или иной суммы сведений есть главное в преподавании, а вообще умственное и нравственное развитие ученика, укрепление и усовершенствование его способностей; в учении необходимо предоставить ученику как можно более свободы и самостоятельности, чтобы он привыкал сам наблюдать и мыслить и т.д.» (Каптерев).
Протоиерей Александр Ранне
