В идеале каждый из нас по отношению к собственным детям настроен воплощать в жизнь святоотеческие наставления «плохое в человеке уменьшать, а хорошее взращивать», но получается ли подобное на практике?
Многие из нас, выросшиx на детсадовских «тихих» часах и школьных непременных атрибутах в виде ручек разного цвета и «переобувки», порой слабо представляют себе, как воспитывать собственное потомство. В советские годы редкому малышу выпадало счастье провести дошкольные годы в тихом семейном гнездышке с бабушкой, а то и с мамой. Нынешним же детям в условиях нестабильности и «экономики переходного типа» времени находиться под ласковым родительским присмотром выпадает еще меньше. Работа, обязанности, растущие цены на жилье — как уж тут родителям найти время для воспитания… Вот и диагностируют потом у современных отечественных ребятишек всяческие неврозы, психозы, фобии и депрессии.
Конечно, в идеале каждый из нас по отношению к собственным детям настроен воплощать в жизнь святоотеческие наставления «плохое в человеке уменьшать, а хорошее взращивать», но получается ли подобное на практике?
Наш нынешний гость, вернее гостья редакции помогает тем, кто к ней обращается, разрешать конфликты поколений, преодолевать трудности детского переходного возраста, а заодно понимать самих себя и ближних. Она говорит, что современные взрослые все больше утрачивают связь со своим внутренним миром детства, а потому им становитсятрудно говорить на одном языке с собственными детьми, радоваться жизни, верить в доброту и сказку. «Будьте как дети», — исполнения этого завета Христа очень не хватает нашим современникам — считает православный семейный психолог, специалист по вопросам воспитания и детского развития, неоднократно представлявший Украинскую Православную Церковь в общегосударственных социальных программах, наш постоянный автор и, кроме того, мама двух маленьких девочек матушка Анастасия БОНДАРУК.
«Проблемы, стоящие перед священником и психологом — разного уровня»
— Матушка Анастасия, прежде всего, хотелось бы спросить о том, как сочетаются православие и психология в целом. Не секрет, что православный человек настроен на определенную, скажем так, парадигму спасения: покаяние, причастие, пост, воздержание, и со своими внутренними накопившимися проблемами и затруднениями он скорее пойдет к священнику — за духовным советом или на исповедь. При этом роль психолога для него остается в большей степени вообще непонятной, ведь батюшка есть, зачем еще кто-то.
— Один православный священник, а так же практикующий психолог, Андрей Лоргус, в своем интервью отметил, что, бывает, человек исповедуется, но не в том, чем он на самом деле болен, потому что не видит, как сам себя обманывает, не понимает мотивов своих действий и их глубинных причин. Показать человеку самого себя со стороны, разобрать эти скрытые смыслы и побуждения во время Литургии, за исповедью, часто просто нет времени, да и, в принципе, таинство покаяния этого не предполагает. Считается, что верующий, готовясь к таинству покания, уже сам себя трезво оценил, раскаялся в некоторых поступках и пришел их исповедовать. А что если человек заблуждается на свой счет, не понимает себя?
Но я бы хотела все-таки разделить проблемы, которые решает священник, и вопросы, относящиеся к компетенции психолога. Последний, как правило, сталкивается с трудностями гораздо более низкого уровня: не духовными, а, скажем, жизненными, практическими. Конечно, наши психологические проблемы тесно связаны с духовной стороной, но точно также и телесные заболевания — это прежде всего повреждения вместилища Духа Святого, сосудом Которого каждый из нас призван стать. Недомогая или получив травму, мы все равно идем к врачу. И если об исцелении некоторых болезней мы молим Господа и святых угодников, то, например, при зубных болях мы пойдем не в лаврские пещеры, а сразу к стоматологу. Потому что эти проблемы — простые, они элементарны и относительно просто решаются. Так же и психология.
И потом, как показывает опыт, откуда человек приходит в Церковь? — С постсоветского пространства, где люди привыкли к какой-то иллюзии. Нас с детства воспитывали: «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Не заботься о своих потребностях, не надо, о них уже позаботилось государство, а ты иди работай.
Что получается? Человек не умеет понимать, не умеет слушать свои потребности — он попросту о них никогда не задумывался, его этому не учили. И когда он приходит в Церковь и встречается с идеей самопожертвования, то воспринимает ее в болезненном свете: никак о себе не заботься, всем жертвуй, не спи, не ешь… Он уже как бы болен одной болезнью, и воспринимает православное учение в преломлении через эту болезнь.
В моей практике был случай. Молодой мужчина выписывал себе в специальный дневник цитаты в духе «пусть меня все ненавидят за Христа». У него была проблема: он испытывал трудности в общении, но отнюдь не потому, что был христианином, а потому, что не умел контактировать с людьми. Не умея подать себя, неадекватно воспринимая окружающих, он оправдывал свои затруднения тем, что он православный, успокаивал себя фразами: «Пусть меня гонят, как хорошо пострадать за веру». Но такой самообман — вещь довольно опасная, на которую, в то же время, внимания обращать часто не считают нужным.
Должна сказать, что если православные верующие и обращаются к психологу, то, как правило, уже на стадии глубокого кризиса или вследствие больших, серьезных травм, когда ресурс человека исчерпан окончательно, и сил самому справляться с бесконечно длящимися трудностями попросту нет. Поэтому, если тяжело обратиться за советом к психологу или же нет такой возможности, по крайней мере, поговорите с кем-нибудь, кто вас может выслушать и поддержать. Ведь проговаривание проблемы — это уже часть терапии.
У меня есть такой образ. Православный человек в своей жизни движется как-бы по двум траекториям: одна — вверх, ко спасению, а другая — по своей оси, по земным делам. Так вот задача священника — помогать двигаться вверх, а православного психолога — двигаться по своей оси, так, чтобы не суетиться, не уйти с головой в решение земных трудностей.
— Часто обратиться к психологу, пусть и православному, мешает боязнь «уделить себе слишком много внимания». Консультации, обсуждения своих личностных проблем, говорят, — это «не по-православному»…
— На счет слишком большого внимания к себе хочу пояснить. Есть какая-то данность, через которую мы не можем перешагнуть. То есть, Господь создал нас так, что, например, мы испытываем потребность во сне и еде. Мы это не сами себе придумали и поэтому отказаться от этого не можем.
Существует низший уровень потребностей, есть более высокие уровни, а высшая потребность — это духовное общение с Богом. Средним звеном между высшими и низшими потребностями выступают психологические нужды — у каждого свои. Одно дело, когда, осознавая их, человек заведомо отказывается от удовлетворения какой-нибудь в силу определенной необходимости. Например: «Да, я хочу интересную работу. Господь наделил меня каким-то даром, использовать который я бы хотела. Но в то же время, Он дал мне двоих маленьких детей. Значит, сейчас не нужно, чтобы я использовала только этот дар. Я буду смотреть, как смогу совместить: где-то поработаю, но на первом месте у меня все-таки дети». Осознавая свои потребности, человек сам координирует их воплощение и любое ограничение воспринимает как необходимую меру, проявление Божьей воли.
Когда же наличие тех или иных психологических потребностей у нас не осознано, если мы не понимаем, чего себя лишаем, и бросаемся с головой в какую-то деятельность, то неудовлетворенность накапливается и поскольку не осознается, то «неожиданно» выливается в конфликты, истеричность или же воплощается в соматике — возникают бронхиты, одышки, кожные высыпания… Разве же это по-православному?
Кроме того, осознавая то, к чему мы призваны, важно знать свою меру. Об этом очень хорошо писал митрополит Антоний Сурожский: когда в Евангелии читаем какие-то строки, мы понимаем, «нет, Господи, это не для меня. Сейчас я к этому не готов». А какие-то вещи, наоборот, говорим, «а вот с этого я могу начать учиться». Это не значит, что как только я решил нести что-то со смирением — то сразу взял и понес. Это значит, что я попытаюсь. Когда-то, может быть, не получится — покаюсь и исповедуюсь, а когда-то и получится. Но не ждать, что все выйдет сразу.
— А с какими запросами обращаются к православному психологу? Чего от него ждут — решения всех проблем или ответов на извечное «что делать?»
— Когда человек приходит на консультацию, психолог изначально оговаривает, чего ждут от него, и что зависит от самого клиента — чтобы сразу разделить ответственность. Часто люди сразу ставят задачу: «Вы вернете мне мужа», «Вы измените мне сына». В таких случаях я говорю, что мы можем сделать что-то, чтобы менялся сам человек, его позиция, и вследствие этого, будут меняться окружающие.
Часто просят: «Дайте совет», «Как мне поступить?», «Распишите подробную инструкцию». Приходится разочаровывать, потому что универсальных рецептов нет, и ситуация каждого — неповторима. Да и психолог не знает ответов на все вопросы. Задача консультанта — в процессе терапии помочь человеку посмотреть на себя со стороны, чтобы он сам мог оценивать свои действия и самостоятельно делать выводы об их нравственной стороне. А не то, что кто-то внешний скажет: «поступаешь хорошо» или «поступаешь плохо». Существует множество методик, позволяющих увидеть наше поведение со стороны. Например, психодрамма, «пустой стул», рисовальные методики, работа с образом, со сказками, игротерапия.
Но невозможно все сделать за человека, потому что это, прежде всего, его ответственность. Можно дать определенные рекомендации, но принимать решение и отвечать за него все равно будет он сам.
«В мире детства просто все. А мы, не понимая, чуть ли не по смертным грехам поступки ребенка сортируем»
— Вы много пишете в статьях о проблемах во взаимоотношениях родителей и детей. В чем, на Ваш взгляд, кроется основная причина подобных конфликтов?
— Как правило, трудности возникают из-за отсутствия опыта, его преемственности из поколения в поколение.
Например, молодая православная девушка оказалась в ситуации, когда на руках маленький ребенок и все заботы по уходу за ним легли на ее плечи. Но с детства она видела маму, которая пишет диссертацию, папу, сутками пропадающего в своем НИИ, и слышала их наставления: «Учись!». Хозяйство в доме, может быть, вела бабушка, или мама вечером наспех варила макароны. То есть, девушка не получила в детстве образ какого-то уюта, не видела, чтобы кто-то вел быт, и тем более, не участвовала в домашней работе сама. Оставшись дома с уже собственным ребенком, она попадает в совершенно незнакомую, психологически новую ситуацию: от нее требуются какие-то качества, о которых раньше никто не предупреждал, а иметь их нужно уже в этот момент и ответственность лежит огромная — жизнь и безопасность маленького ребенка. Вот вам и почва для внутреннего конфликта, основание, которое может привести к депрессии.
Когда приходят родители с детьми уже повзрослевшими, оказывается (для многих это вообще открытие), что ребенка нужно уметь эмоционально слушать. Не просто приучать к порядку, дисциплине, а и понимать его состояние.
Одна мама спрашивает: «У меня ребенок очень подвижный — постоянно бегает и прыгает. А как мне заставить его делать зарядку?» Я говорю: «А зачем вам зарядка, если Ваш ребенок и так много бегает и прыгает?» То есть, она настроена заставить делать зарядку, потому что так принято. Но не все нужно ребенка заставлять. Иногда достаточно помочь ему понять, чего он хочет. Прислушаться. Может, он уже просит что-то хорошее. Наша же установка, что все его требования — капризы.
Мало того, многие родители спрашивают: «Как сделать так, чтобы ребенок ничего не хотел?» И строят свое общение с детьми, исходя из такой нелепой установки. Но что значит, если ребенок ничего не будет хотеть? Это значит, что он не будет слушать свои желания. Выросший в такой эмоциональной среде человек во взрослой жизни характеризуется тем, что всегда непродуктивно расходует энергию. Он не понимает, чего хочет, и потому не может достигнуть цели. Потом такие люди (а, к сожалению, примеры подобного в жизни можно встретить на каждом шагу) ничего не могут сделать: они все начинают, ничего не заканчивают, за что-то хватаются, разворачивают грандиозные проекты, которые потом так и остаются нереализованными.
А все потому, что человек себя не понимает, с собой не в контакте. Он не осознает, что у него нет сил или недостаточно опыта — он не слушает себя. У него может возникать перед заданием страх, который говорит: «Послушай, я же этого не умею, я же этого никогда не делал. Куда ты лезешь?» А человек не слушает: «Нет, раз надо, я все сделаю…» Берется и вдруг понимает, что не потянет. И отсюда, опять-таки — внутренние конфликты, расстройства, депрессии, да еще и дело завалено.
Самое печальное, возникают ситуации: ребенку пятнадцать, его спрашивают, кем он хочет стать, чем в жизни заниматься, а он только плечами пожимает — «не знаю». А как он может кем-то захотеть стать, если в жизни до этого он вообще никогда ничего не хотел — все решалось родителями или родственниками без его участия и согласия! А ответственность-то уже другая. Одно дело — собирать игрушки, когда хочет мама, ходить на музыку, потому что так требует папа. Это можно: прийти, отсидеть урок в музыкальной школе, дома сделать вид, будто занимаешься и в итоге ничему не научиться. А во взрослой жизни нужно поднимать уже совсем другие тяжести, и многие надрываются.
Поэтому лучше учить ребенка понимать свои желания и договариваться с ними. «Тебя, первое желание, я сразу выполню. Ты, второе, до завтра подождешь. Про тебя, третье, пойду спрошу у мамы».
— Получается, что часто мы воспитываем своих детей не так, как полезно было бы для них, а так, чтобы удобно было нам. Но ведь это, в большинстве случаев — неосознанное поведение. Мы ведь хотим, чтобы деткам было хорошо, и поэтому стараемся для них, исходя из собственных представлений о заботе и любви…
— Конечно же, все мы стараемся обеспечить детей тем, что для нас самих является благом. Но в этом ключе особенно актуальным будет то эмоциональное слушание ребенка, о котором я уже говорила.
Например, родители, особенно мамы, обращаются с проблемой-претензией: «Я все для дочери делаю, по поликлиникам ее вожу, зубы у нас ухоженные, на всевозможные курсы мы ходим. А она не довольна, считает, что ее не любят, и вообще, ей это все не интересно. Она неблагодарная». Начинаем работать, и выясняется, что у ребенка совсем другие запросы. Ей хочется, например, чтобы мама с ней порисовала. Чтобы почаще разговаривала с ней, но не с позиции всезнающего авторитета, а с позиции теплой, родной мамочки. И это совсем не значит, что девочка ленится на кружки ходить, ей это нравится. Только запрос по отношению к маме — другой, потребность иная. Ребенку хочется, чтобы мама выражала свою любовь по-другому. Поэтому психологи часто дают такую общую рекомендацию: хотя бы по часу в день поиграть с ребенком так, как он хочет, с более старшим — провести время в сфере его интересов.
— Расскажите, пожалуйста, немножко подробнее об эмоциональном общении с ребенком. Как это происходит? Мы ведь и так его слушаем, разговариваем с ним…
— Здесь важно не просто слушать и отвечать на вопросы. Главное — настроиться, так сказать, на его волну, эмоционально подключиться к миру ребенка. Попытаться почувствовать, что чувствует он, понять его, а затем поговорить с ним об этом.
Например, когда малыш злится или плачет, можно его спросить: «Ты сейчас злишься?» Даже не вопрос задать, а сказать: «Я вижу, ты злишься, ты хочешь поплакать». Таким образом, дать ему понимание того, что мы видим его эмоции, понимаем его и поддерживаем. А потом спросить: «О чем ты хочешь поплакать?» Нам кажется, что ребенок плачет оттого, что у него забрали игрушку, и мы считаем, что он жадный — сразу делаем вывод. Но оказывается, что малыш чувствует себя беззащитным — кто-то подошел и забрал у него игрушку. Да, так а потом и маму забрать могут… То есть, он воспринимает произошедшее по-своему, а мы часто склонны делать выводы за детей, и выводы неправильные. У них ведь, в мире детства, достаточно просто все, а мы уже и по смертным грехам все разбили: это такой-то грех, это такой. И начинаем ребенка по-своему лечить.
«Нужно не воспитывать своих близких, а учиться понимать их, обеспечить им эмоциональную заботу»
— Подобное эмоциональное слушание, очевидно, необходимо не только по отношению к деткам, но и к нашим ближним — родственникам и самым близким. Часто ведь можно услышать, что люди друг друга воспитывают, или даже дрессируют, чем причиняют обоюдные обиды и неприятности…
— Несомненно, это так. И в большей степени это касается супругов.
Самый яркий пример, вопиющий: «Муж не выражает мне любовь! Он не говорит, что он меня любит». Когда начинается диалог, выясняется: «Как это не говорю? Я сапоги тебе купил? — Купил. Ремонт в доме сделал? — Сделал. Если бы я тебя не любил, стал бы я за все это браться? Это ты меня не любишь — ужин мне не приготовила!» «Так я же тебя пять раз зато поцеловала, тапочки тебе принесла! А ужин я не люблю готовить…»
Своим детским опытом и представлениями мы, образно говоря, программируемся на определенное восприятие и выражение любви. Если ожидаемых нами проявлений нет, значит, не любят. А нужно понимать, что как у нас есть свои представления, так у другого человека существуют свои. Нужно учиться их понимать и о своих доносить другому в такой форме, чтобы он тоже понял. «Ты знаешь, а мне нравится, когда… А я люблю, когда… Если бы ты мог для меня это сделать, это было бы очень хорошо». И в то же время быть готовым к тому, что это будет не сразу — когда-то близкий наш человек сможет, а когда-то и нет.
Нужно учиться понимать, что все мы в эмоциональном отношении в какой-то степени глухи, недоразвиты. У нас есть какая-то здоровая часть личности, которая живет-процветает. А есть та, что не умеет жить, не умеет адаптироваться. И именно вот эту недоразвитую часть личности человек в семье и проявляет. Он думает: «Ну, на работе-то я не могу быть неумелым, меня выгонят. А в семье меня потерпят», — и поворачивается к близким людям этим вот «больным» боком. Оказывается, в семье тоже терпеть не хотят. Тогда возникает обида и закрытость: «Даже здесь меня не понимают!»
Единственный выход помочь друг другу — это обоюдная эмоциональная забота, щадящий психологический режим. Я ничего нового не скажу, но нужно стараться быть снисходительными, подходить с пониманием к тому, что человек чего-то не умеет. Практика показывает, что сделать это очень тяжело — преодолеть свою замкнутость, установки. Тем более, если человека воспитали, что правильно только вот так. «А так — уже неправильно!»
— Да, часто на словах «Ты делаешь не так, как меня учила моя мама» строятся не просто скандалы в семье, но и анекдоты по поводу тещ и крокодилов…
— Это одно. А кроме того, как муж/жена, так и ребенок, если постоянно говорить о том, что он что-то делает неправильно, постепенно разуверяется в своих силах…
Часто пассивность и неспособность поверить в себя воспринимается как «смирение». Но это ложное смирение, ведь «дух сокрушен» — это прежде всего осознание нашей греховности перед Богом. А когда человек не верит, что он может убрать в квартире или английский выучить и поэтому его не учит, это уже апатия, а не смирение.
Бог дал человеку какие-то силы, каждого одарил и умом, и руками, и ногами, чтобы мы что-то делали в этой жизни. Я всегда ссылаюсь на ситуацию, описанную в Ветхом Завете, когда Господь дал Адаму послушание заботиться о райском саде или придумать названия зверям. Значит, человек создан для творчества, и Господь дал ему для этого силы.
Кроме того, для взрослого человека важно находиться в гармонии со своим внутренним ребенком, как писал в своих дневниках протоиерей Александр Шмеман, «нужно всегда стремиться открывать своего внутреннего ребенка». Обычно это то, что в нас зажато, отодвинуто на задний, дальний план, хотя в действительности это — мощный, неиссякаемый ресурс радости, любви, творческой фантазии.
Чтобы не терять связи со своим внутренним миром детства или обрести ее, когда она уже утрачена, можно обратиться к психологу. А можно позволять себе хоть иногда просто поиграть с детьми — окунуться в мир игр и сказок, самому побыть ребенком — без стремления к успеху, славе, достижениям или боязни быть побежденным.
Беседовали
Юлия Коминко,
Юлия Гурец,
Виктория Кочубей
портал «Православие в Украине»
