Как устроен учебный процесс в московских лицеях? Нужно ли поощрять детей учиться на одни пятерки? Почему одаренный ребенок и успешный ребенок — не одно и то же?
Благодаря чему у ребенка появляется интерес к науке? Что делать, если дети начинают лениться, завидовать, драться? Как родители могут помочь своему ребенку в учебе? Об этом мы поговорили с преподавателем одного из московских лицеев Асей Штейн, побывав на одном из ее уроков.
Ася Штейн — учитель высшей категории, автор программ по зарубежной литературе, мифологии и семиотике для лицеев и гимназий, методист городской экспериментальной площадки «Исследовательская деятельность учащихся», автор статей по раннему развитию, семейной педагогике, психологии, детскому здоровью в ведущих российских журналах и интернет-порталах для родителей.
Вы преподаете такой нетривиальный предмет, как мифология. Ребята с большим интересом читают источники, изучают литературу, размышляют и формулируют свою точку зрения в классе. Как вам удается заинтересовывать их предметом?
Поскольку это все-таки лицей, который рассчитан на обучение одаренных детей, то к нам приходят уже достаточно мотивированные дети. Кроме того, принципиально то, что у нас изначально в учебном плане есть такая вещь, как исследовательская деятельность. То есть все дети должны посещать одну из научных специализаций, писать курсовые работы — это у нас совершенно нормально. Каждый ребенок может попробовать себя в совершенно разных научных сферах — от геологии до мифологии. В лицее очень много научных специализаций. Это не уроки в общепринятом смысле, а скорее научные семинары. И я там работаю не как школьный учитель, а как руководитель научного семинара. Это немного другой формат.
С какого возраста принимают учиться в лицей?
Лицей принимает детей с 7 класса, и тогда же дети обычно делают выбор конкретной специализации, которую на следующий год можно будет поменять, ведь дети, особенно младшие, как правило, еще не очень понимают, что именно они хотят. И, конечно, их ожидания не очень часто совпадают с тем, чем они потом занимаются. Семиклассники еще не вполне понимают, что такое наука как таковая, они с большим трудом отличают ее от школьного знания.
Ведь школьное знание имеет дело с трансляцией очевидного, уже наработанного, доказанного корпуса знаний, без которого невозможно жить в цивилизованном обществе. А наука занимается сферой неочевидного, и в этом принципиальное отличие. Конечно, в любой науке есть инструментарий, которым мы овладеваем, чтобы работать дальше, но затем мы вступаем в область неочевидного, и только тогда это наука.
Поэтому на занятии я не могу сказать детям: «Ребята, я знаю, как правильно». Я говорю: «У меня есть такие-то гипотезы, такие-то точки зрения. Или есть такой-то инструмент для анализа, и при помощи него можем попробовать вместе что-то сделать».
Так построены научные специализации. Конечно, мы стараемся и на обычных уроках применять исследовательский и деятельностный подход. Это означает, что ребенок для нас является не объектом учебного процесса, и мы в него правдами и неправдами запихиваем какой-то корпус знаний, а его субъектом — то есть запрос на учебную деятельность исходит от ребенка. Тогда ребенок приходит в класс с желанием что-то делать вместе со своими коллегами.
Кстати, мы именно так называем друг друга: не «дети», не «ученики», не «ребята», а «коллеги». Мы все коллеги, мы все вместе работаем. У нас есть какие-то совместные цели: иногда они учебные, иногда тренировочные, иногда исследовательские, иногда они связаны с выполнением каких-то государственных тестов. Поэтому мы всегда делаем общее дело, и поэтому наша школа — это наше общее дело, которое мы все вместе делаем. И поэтому отношение детей, которые у нас учатся, постепенно меняется. Конечно, когда они только приходят учиться в нашу школу, они не сразу понимают, как у нас устроен учебный процесс, но постепенно втягиваются в нашу методику, и, конечно, в основном им это очень нравится.
Вы поощряете учиться на пятерки, или все-таки оценки не так важны? Вообще, какая главная цель у учителя?
Цель любого учебного процесса — это что-то узнать и в чем-то измениться. Если ты меняешься — ты учишься. Если с тобой ничего не происходит, то ты не учишься.
Можно все время получать пятерки, никуда не двигаясь дальше. Если ты получил пятерку, то значит ты чему-то научился. Значит, ты должен идти дальше — туда, где ты что-то не умеешь. Там, где ты не умеешь, ты по определению не будешь оценен на «пять с плюсом», потому что ты этому еще не научился.
Оценка — это всего лишь инструмент, который позволяет человеку определить, в какой степени он овладел тем или иным навыком, тем или иным корпусом знаний. Это не самоцель, это просто способ понять, научился ты уже чему-то или еще нет, и можешь ли двигаться дальше. Мы вообще никак не относимся к оценкам, рассматриваем их как градусник. Можно измерить температуру, и если она нормальная — это отлично. Если она повышенная, значит с этим что-то нужно делать. За оценки у нас не ругают, но и не хвалят.
Правильно ли, когда у одаренного ребенка большая школьная нагрузка? Или лучше уделять внимание развитию других сторон жизни, творчеству, общению?
Во-первых, одаренные дети — это всегда проблемные дети. Если ребенок одарен в чем-то одном, у него, как правило, не развито что-то другое. Например, он может быть одарен математически, и при этом у него может быть очень плохая мелкая моторика. В нашей школе много дисграфиков, которые очень плохо пишут. Ребенок может блестяще писать сочинения, но делать в этом сочинении тысячу ошибок. То есть, как правило, одаренность связана с некоторой дисфункцией мозга, то есть он в каком-то смысле работает на что-то одно, а другие сферы при этом могут отставать.
Поэтому нельзя сказать, что одаренный ребенок и успешный ребенок — это синонимы. Как правило, одаренные дети не всегда успешны, или они успешны лишь в чем-то одном. Тут перед нами стоят две задачи: сделать так, чтобы конкретный ребенок мог в имеющихся условиях развивать те таланты, которые ему даны, а с другой стороны, стараться сбалансировать его развитие, то есть поощрять развитие тех сфер, в которых он не так ярок.
У нас очень много сверходаренных детей с эмоциональными проблемами: некоторым трудно общаться, некоторые очень возбудимы, у некоторых дефицит внимания.То есть это достаточно разные дети, и мы работаем со всеми.
Когда мы принимаем их в школу, мы понятия не имеем, какие у них оценки, не просим принести дневник, а личное дело видим только тогда, когда ребенок уже принят. Для нас принципиально его желание и стремление развиваться и меняться. Мы берем шестиклассников на вечернее отделение и смотрим, как они развиваются. Что с ребенком произошло за эти полгода? Хочет ли он стать другим? Или он только воспроизводит что-то, чтобы понравиться учителю? Таких детей мы стараемся не брать. Мы стараемся принимать тех, кто действительно хочет учиться у нас, кто испытывает в этом потребность.
То есть, несмотря на такие различия между детьми и их индивидуальные особенности, у вас получается находить с ними общий язык?
Мы постоянно работаем над этим, ведь это наша профессия. Но дело в том, что ребенок должен найти общий язык не только с нами, но и с друзьями, старшими коллегами, со взрослыми. Это очень важно.
Что касается нагрузки, то она у всех разная и подбирается индивидуально. То есть у каждого ребенка выстраивается, как мы это называем, своя индивидуальная образовательная траектория: он может быть в сильной группе по всем предметам, а может быть в сильной группе по математике и в развивающей группе по русскому языку. Ребенок на каждый урок может приходить совершенно в другую группу в совершенно другой компании. На математике он с одними детьми, на русском — с другими, а на химии — с третьими. И нагрузка может быть очень разной.
Например, мы видим, что ребенок очень талантливый и одаренный, но если мы сейчас предложим ему поучиться во всех сильных группах, он заболеет или будет эмоционально перегружен. Или это ребенок, который дополнительно учится в музыкальной школе, и ему нужно сбалансировать нагрузку, чтобы он мог хорошо окончить музыкальную школу. У нас была одна девочка, которая параллельно с лицеем училась в училище при консерватории, и мы ей тоже подбирали индивидуальную нагрузку, чтобы ей было хорошо.
Из ваших слов понятно, что педагоги лицея тратят много времени и сил на выстраивание учебного процесса. Сотрудничаете ли вы с родителями по этим многочисленным вопросам?
Конечно. Мы и сами очень много времени уделяем детям, и отнюдь не только в учебное время. Мы проводим с ними вместе все каникулы, во время которых у нас бывает несколько поездок.Например, в ближайшие осенние каникулы каждый класс отправится в поездку в один из старых русских городов. Параллельно часто бывают поездки за границу, причем это не туристические, а учебные, образовательные поездки, в которых дети получают новые знания.
Есть поездки, которые специально посвящены выстраиванию отношений в классе, и там очень много внимания уделяется взаимодействию, особенно в младших классах. Очень много места отводится для совместного творчества, для коммуникативных игр, для заданий на сплочение — это тоже очень важно. При этом, когда ребенок идет в поход со своими учителями и друзьями, мокнет с ними под дождем, спит в одной палатке, ест из одного котелка — отношения становятся совсем другими.
То есть школа становится в каком-то смысле семьей?
Знаете, я боюсь таких сравнений, потому что семья — это семья. Не надо стремиться, чтобы ребенку что-то заменило семью, потому что это всегда деформирует. Лицей — это скорее такой особый мир, в котором мы стараемся друг для друга, чтобы нам было хорошо и тепло.
На что бы вы обратили внимание родителей, как они могут помочь своим детям успешно учиться?
Мне кажется, самое главное, что нужно делать родителям — это учиться отпускать детей и делегировать им ответственность. Потому что, в конечном счете, то, что происходит с ребенком в школе — это его жизнь и его учеба. И если родители будут постоянно контролировать ребенка или предъявлять абстрактные ожидания, то это приведет только к тому, что ребенок не научится брать ответственность за то, что происходит с ним в школе.
Другая очень важная вещь — родители всегда должны быть на стороне ребенка. Что бы с ребенком ни произошло, в каких бы ситуациях он ни оказался — ребенок должен знать, что родители всегда на его стороне. Абсолютно в любой ситуации. Не может быть ситуации, когда родители дают понять, что они разочарованы, что они сейчас будут ругать ребенка.
Есть ли, на ваш взгляд, что-то, чего не хватает детям и что они могут получить только дома, в семье?
Да. Это безусловная родительская любовь. Потому что любой человек вне семьи, даже самый лучший учитель, не должен любить ребенка безусловно. Это иной тип отношений. Если учитель пытается подменить родителя, это неправильно, это тоже деформирует отношения. Учитель — это всегда человек требующий и оценивающий. А родители должны давать ребенку безусловную любовь — только в этом случае ребенок будет чувствовать себя в безопасности.
Семьи бывают очень разными: и многодетные, и маленькие, с одним родителем, с двумя родителями. У нас был мальчик, у которого умерли родители, и его воспитывала бабушка. Очень по-разному бывает. Но семья — это место, где ребенка ждет безусловная любовь и безусловное приятие.
Что вы делаете, если видите, что дети начинают лениться, завидовать, враждовать друг с другом? Бывает ли такое?
Это три совершенно разные ситуации. Начнем с самого простого — лени. Лень — это не диагноз. Когда ребенок ленится, то значит ему что-то мешает учиться, потому что дети устроены так, что они запрограммированы узнавать новое. Если ребенок этого не делает, значит что-то не так.
Самая простая ситуация — у ребенка что-то со здоровьем, причем это может быть что-то незначительное, например, немного ухудшилось зрение или слух. И когда ребенок посещает врача, лечится, то обычно все сразу налаживается.
Бывает, что ребенок не уверен в себе. Бывает, что у него слишком большая нагрузка. Или заниженная самооценка. Или ребенок привык к тому, что он должен угадать, что от него хотят учителя, а он не может. В общем, если ребенок ведет себя так, что хочется назвать это словом «лениться», значит нужно разбираться с родителями, с докторами, с психологом. Надо понять, что произошло, почему ребенку стало неинтересно или трудно учиться. И, соответственно, если это скорректировать, то, как правило, все налаживается.
А если появляется зависть, конкуренция?
Мы с самого начала стараемся сделать так, чтобы конкуренции между детьми не было. Сейчас в школах есть какие-то рейтинги, соревнования — мы принципиально этого избегаем.
Мы стремимся делать акцент на развитии самого ребенка: нельзя сравнить Васю с Петей. Можно сравнить Васю только с тем Васей, которым он был вчера и которым он будет завтра. Мы никогда публично не обсуждаем оценки детей и их неудачи. Мы вместе учимся радоваться достижениям, никого не возвышая и не принижая. У нас много разных достижений: кто-то может побеждать в олимпиадах, кто-то — в исследовательских конференциях, а кто-то — в спортивных состязаниях. Мы в таких случаях говорим ребятам: «У нас радость, такой-то человек участвовал в международной исследовательской конференции и получил прекрасную награду».
То же самое с враждой. Конечно, бывает всякое. Но дети учатся друг от друга, от старших. У нас в порядке вещей, если старшие дети подойдут к маленьким, разнимут их и скажут: «У нас драться не принято. Нельзя дотрагиваться до другого человека, если ему это неприятно».
Есть и другие нормы: нельзя взять чужое, нельзя ударить человека, нельзя его тормошить, если он хочет быть один, нельзя смеяться, если он не похож на других. Если он не хочет идти в поход, он имеет право не идти в поход. Если он не хочет ни с кем разговаривать, он имеет право сидеть один. И никто не смеет его за это упрекать, смеяться над ним. У нас нет специальных должностей или комиссий из людей, которые следят за дисциплиной. Ничего это нет. Все дело в атмосфере, которая вырабатывается годами.
У вас в школе есть какие-то внеклассные занятия?
У нас нет понятия классного и внеклассного — школа открыта с утра до вечера, и все, что в ней происходит — это часть нашей жизни. Да, есть время для учебы, есть время для науки, есть время для других занятий — театра, творчества, музицирования, праздников, походов и так далее.
Инициатива некоторых занятий принадлежит самим детям. Например, у нас традиционно сложилось, что все музыкальные занятия происходят по инициативе детей: они сами организуют какие-то музыкальные группы, притом очень разные — это может быть и рок, и классика, и хоровое пение, и джаз. Это то, что дети делают сами, и у них это очень здорово получается.
Вы поддерживаете отношения с учениками после окончания школы? Как складывается их дальнейшая судьба? Они продолжают развивать свои таланты?
У нас нет такого понятия, как бывшие ученики — ученики бывшими не бывают. Многие наши выпускники работают у нас в лицее: либо в штате, либо помогают вести научные специализации, либо руководят курсовыми работами. Кто-то ездит с нами в поездки в качестве волонтеров, помогает там решать разные организационные вопросы (например, купить билеты в музей, организовать питание и т.д.).
А кто-то не приходит совсем — оканчивают школу, и больше мы их не видим. Бывают люди, которые исчезают на несколько лет, потом возвращаются. А кто-то приходит почти каждый день после института и готов сидеть, пить чай, играть на гитаре, помогать. Кому-то тяжело вот так сразу уйти из школы, им еще нужна наша поддержка и забота, а кто-то уже настолько взрослый, что уже готов перейти в другую фазу своей жизни. Это индивидуально.
Насчет дальнейшей научной деятельности: мы этим занимаемся прицельно. Лицей дает детям возможность выбрать то направление науки, с которым они свяжут свою жизнь. То есть ребенок может попробовать себя сначала в роли антрополога, потом геолога, потом микробиолога — и вот так за несколько лет, примерив на себя разные специализации, посмотрев, что делают другие, они постепенно выбирают себе направление. И, как правило, связывают свое научное будущее с одной из тех сфер, которые мы предложили.
Еще одна наша особенность: мы устраиваем защиту курсовых работ не по секциям, а так, чтобы на защиту приходили дети из разных специализаций, чтобы они узнавали, у кого какая тема, у кого какая проблема, у кого что получилось. Получается такой обмен знаниями. У нас традиционно сильная филология, биология, геология. Как правило, наши выпускники поступают на профильные факультеты в ведущих вузах.
Как вы сами стали преподавателем? Что вас больше всего радует и больше всего огорчает в вашей работе?
Преподавателем я стала совершенно случайно: лицей только начинал свою работу, я училась в аспирантуре на филфаке МГУ и преподавала, и мне абсолютно случайно предложили посмотреть такое интересное место. На тот момент у меня были другие планы, я зашла на минуточку — и осталась на всю жизнь. У большинства наших преподавателей подобные истории. Просто так получилось, что это место стало важным и нужным для нас. Нам тут хорошо.
Больше всего меня радует то, что люди, с которыми я работаю — это мои единомышленники, которым я могу абсолютно доверять, с которыми я делаю одно общее дело, и оно для всех нас очень важно.
А огорчает то, что дети оканчивают школу как раз в тот момент, когда с ними становится интереснее всего: вот они, выросли, стали уже по-настоящему интересными — и пора прощаться.
Беседовала Анастасия Храмутичева
Совместно с Thezis.ru
