Мишку Прокопьева из 66-й дивизии знали все. Смешливый малый, каких в эти страшные годы днём с огнём не сыщешь: Мишаня мог разрядить самую мрачную из обстановок, найти выход из любой, казалось бы, безвыходной ситуации. А улыбка? Вы знаете, чего стоила его улыбка?! Это ведь… словно восход солнца — такая светлая и теплая, такая… надёжная. Мишка ведь и сам был как кусочек солнца — рыжий, вихрастый, с россыпью коричневатых веснушек на вздернутом носу и впалых щеках. Что уж говорить о его глазах… глаза у парня были воистину чудные — один темно-зеленый, с небольшими проблесками янтарной желтизны, которая начинала сверкать ярчайшим золотом всякий раз, стоило мимолетной ухмылке тронуть тонкие губы парнишки. Второй же глаз, напротив, был светло-карим, и почему-то всегда казался серьёзнее своего товарища. Серьезное око и несерьезное… Вздор? Шутка? Ну нет, друзья, вы Мишаниных глаз не видели, раз такие вещи говорите. А кто видел, тот поймёт, о чём я толкую.
Но вы не думайте, что Мишка был разгильдяем и балбесом — ни в коем случае! Да более работящего парня нигде не сыскать было! Что ни беда — так всем поможет, всех выручит. Бывало ведь, и последнее отдавал, лишь бы горю чужому помочь. И Татьяна, жена его, такая же добрая была. Учительницей при сельской школе работала, вечно тихая да задумчивая, но уж если смеяться начинала, так дети со всей школы сбегались, лишь бы смех её услышать, который весь под стать хозяйке был — спокойный и умиротворенный, словно легкий перезвон маленьких колокольчиков.
Счастливо они жили, хоть и не особо богато. Все мы тогда счастливо жили…
Но война прошлась по оголённому счастью слишком болезненно, разрывая столь хрупкий мир стальными когтями человеческой жестокости.
Все, кто мог сражаться, взяли в руки оружие. Те, чьи сердца горели жаждой защитить близких, были порывисты и горячи. Порою, даже слишком. Те же, чьи души были черны от скорби и печали…
Они держались за ружья увереннее, чем кто бы то ни было. Они не оглядывались назад и не боялись расстаться с жизнью в ближайшей канаве. Им просто нечего было терять. Больше нечего. Они шли не защищать. Не только защищать.
Они шли мстить.
Мишка пытался помочь каждому. Не щадил своей жизни, закрывал грудью товарищей, но при этом был осторожен.
Он обещал Тане, что вернется.
17-е октября 1941 года пеплом сожженных мостов тлело поверх его обещаний. Кавалеристы 66-й дивизии полковника Владимира Григоровича конным строем атаковали немецкие танковые колонны. Лишь бы пробить коридор для выхода из окружения частей 31-й Сталинградской дивизии и мальчишек-курсантов ростовского пехотного училища. Лишь бы пробить…
Пробили. Ценой собственных жизней — пробили.
А Мишка…
Шальной пуле без разницы, кто прав, кто виноват. Рана была смертельной.
Но даже истекая кровью у меня на руках, Мишаня продолжал улыбаться, бессильно сжимая холодеющие руки.
— А Танька… как же моя Танька? Я ведь обещал… А теперь вот… помираю. Ты это… скажи ей… молю, скажи ей только… что люблю ее… и всегда любить буду, каждую минуту, что в адовом котле вариться буду!
А все равно…
— Дурак! Сам ей еще об этом скажешь, да не раз! Ты только держись, Мишка, только держись! Чуть-чуть осталось… Ты только дотяни, родимый! Только дотяни, а уж наш Пётр Степаныч тебя и с того света вытащит!
— Дурак… да, Ленька, я дурак… да только… ты все равно скажи…
— Терпи, Мишаня, ты только терпи…
— Ты… ты это, Леньк… не забывай меня, хорошо? Ты меня хоть раз вспомни, Леньк… ты только вспомни…
— Ох, дурак ты, Мишаня… кто ж тебя такого забудет? Ты только дотяни, родимый! Слышишь?!
Нет… Не слышит. Он уже больше ничего не слышит.
Чуть-чуть не дотянул…
Много таких Мишань в ту войну родную землю своей кровью обагрили. Защитили…
***
— Ну, д-я-я-я-дя Леня, ну расскажи о папе! Ну, кто мой папа?!
Маленькая рыжая девчонка лет шести, почесывая загоревший на солнце нос, по цвету сравнявшийся со спелым помидором, смотрела на меня огромными, чудными глазами. Один зеленый, с каплями солнечного света в некоторых местах, а второй светло-карий, словно древесная крона.
— Папа? Твой папа, Леночка, герой.
— Настоящий? Прямо настоящий-пренастоящий герой?! Правда-правда?
— Правда-правда!
Девочка счастливо улыбнулась, отчего в уголках маленького рта появились две симпатичные ямочки.
Она была так похожа на отца…
— Елизавета! Елизавета Михайловна, что это вы там делаете?
— Мамочка! Мамочка, а знаешь что? А знаешь?
Рассмеявшись, молодая женщина мягко привлекла к себе разбушевавшуюся дочурку и поцеловала ее в выгоревшую на солнце макушку.
— Нет, наверное, не знаю. Может, ты мне расскажешь?
— Ага! Мама, а дядя Леня сказал, что папа — герой! Са-а-амый настоящий. Правда-правда!
— Герой? — женщина с грустью улыбнулась, легонько смахнув набежавшие слезы.— Да, доченька, я знаю. Наш папа — герой. Самый настоящий из всех героев. А теперь пойдем домой, солнышко. Пора обедать.
Они ушли, а я еще долго сидел на лавочке и вспоминал наш последний разговор. Не забывать?
Эх, Мишка-Мишка… Пока на свете существует маленькое рыжеволосое чудо, ты тоже будешь жить.
Жить в сиянии ее огненных волос, в блеске веселых глаз и задорной полуулыбке.
Проживать все те годы, что забрала у тебя война.
А мы… мы будем помнить.
Всегда.
Ольга Веслополова, 16 лет
Ростовская область, с. Федоровка, МБОУ «Федоровская СОШ», Ростовская епархия.
Все права защищены. Полная или частичная публикация текста, фотографий и иллюстраций и любое использование материалов разрешено только с письменного согласия Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви и Автономной некоммерческой организации «Центр образовательных и культурных инициатив «ПОКОЛЕНИЕ».
Инфослужба Синодального ОРОиК
