4 января 2012 года митрополит Ростовский и Новочеркасский Меркурий в студии «Радио София» в прямом эфире ответил на вопросы журналиста.
— Добрый вечер, это «Радио София», в эфире программа «Диалоги», в студии Сергей Андреев и сегодня у нас в гостях Его Высокопреосвященство, глава Донской митрополии, митрополит Ростовский и Новочеркасский Меркурий. Здравствуйте, Владыка!
— Добрый вечер!
— Благодарю Вас за честь, оказанную нашей радиостанции. Это уже вторая наша встреча, надеюсь, что она будет не менее информативна и не менее приятна, по крайней мере, для меня и для наших слушателей, чем первая. Ваше Высокопреосвященство, 2011 год, вот этот период – конец декабря 2011 года — начало, январь 2012 года, традиционно является, по крайней мере, в светской журналистике периодом подведения итогов. Предлагаю обратиться к итогам и сейчас, начать с них: что Вам в 2011 году, как Донскому Архипастырю, удалось сделать? Можем ли мы говорить о Ваших личных итогах 2011 года?
— Я бы постеснялся говорить о своих личных каких-то итогах. Для меня безусловно, в моей личной жизни, было очень значимым событием назначение на кафедру Донских митрополитов. Это, пожалуй, такое очень ощутимое и трепетное событие в жизни. То, что касается митрополии, я думаю, что говорить об итогах рано, потому что митрополия всего просуществовала менее года и за этот промежуток времени можно лишь говорить о том, что начато осмысление деятельности митрополии и путей развития митрополии. И вот здесь я сказал бы, что уже многое сделано и не только мной, но и Преосвященными Владыками – Владыкой Игнатием, Владыкой Корнилием, которые также управляют своими епархиями на территории Донской митрополии, а также теми людьми, которые составляют, если так можно выразиться, наш актив – это благочинные, это руководители епархиальных отделов. По новому отлажено взаимодействие с госструктурами, большие перспективные планы выстроены и они сверены, и я думаю, что вот этот отсчет времени, позитивного времени в развитии митрополии, он уже прошел, старт был дан. Ну, а теперь надо молиться и трудиться для того, чтобы все это реализовать.
— Если отслеживать информационное поле, которое сложилось вокруг Донской митрополии со дня её образования, то станет очевидно следующее: достаточно много событий высокого масштаба произошло именно в период создания, в период начала деятельности Донской митрополии. Какие значимые события могли бы выделить Вы? Ну, например, пребывание Пояса Пресвятой Богородицы, или, например, то, что был признан успешным эксперимент в Ростовской области, введенный по преподаванию основ православной культуры в школах, или может быть можно говорить еще о каких-то других, таких знаковых, точках развития.
— Ну, ко всему прочему о том, о чем Вы сказали уже, я бы добавил, что была проведена огромная работа, подготовительная работа, по реконструкции центральной соборной площади. Мы приступили уже вплотную к созданию проектов реконструкции Кафедрального собора Рождества Пресвятой Богородицы в г. Ростове-на-Дону. Я впервые об этом говорю в эфире и поэтому мне бы хотелось сказать о том, что собор, который построен по проекту Константина Андреевича Тона, известного нашего российского архитектора, он, конечно, требует к себе намного большего внимания, чем ему до сих пор оказывалось, и еще до сих пор, к сожалению, cобор не может оправиться от тех потрясений, которые были на рубеже 30-х и 40-х годов, когда в соборе зверинец размещался. Многое было сделано, но, конечно, возможности были ограничены режимом соответствующим, властным, поэтому многое очень нужно сделать. Мы выступили с инициативой, которая была поддержана и Василием Юрьевичем Голубевым, и министерствами, и мэрией о том, что центральная площадь города, Соборная площадь города, она должна быть, ее концепция должна быть, принципиально пересмотрена и вокруг собора должна быть такая социокультурная среда создана, не из палаток, которые не выдерживают никакой критики, не из подвыпивших и праздно шатающихся людей, не из гор мусора, а таковой среда должна быть, когда люди при подходе к храму чувствовали, что они идут в храм и, выходя из храма, их религиозные и духовные чувства не были бы оскорблены. Это касается прежде всего и ландшафтной среды, и, конечно, кафе, и каких-то детских площадок, где бы люди могли отдохнуть, и с детьми посидеть, вот мы сейчас очень серьезно над этим думаем. Меня радует то, что продолжаются работы в Новочеркасском Вознесенском соборе – это третий храм по величине, по вместимости в России, после собора Исаакия Долматского в Петербурге и Храма Христа Спасителя в Москве, огромный собор и мне бы очень хотелось, чтобы наряду с проводимой реставрацией, он стал еще и местом не только молитвы как сейчас, но и местом духовной, культурной притягательной общественной жизни, когда в соборе и в его помещениях могли бы проходить различные форумы и общественные мероприятия. На это мы ориентируемся. Поэтому я думаю, что очень многое задумано и самое главное, что все наши предложения, с которыми мы выходили, они находят положительный отклик у людей, обличенных властью и у простых горожан. Надеемся на сотрудничество, дай Бог, чтобы это все реализовалось.
— Владыка, вот своим сообщением о планах, которые касаются собора Рождества Пресвятой Богородицы в Ростове, фактически Вы сейчас создали информационный повод…
— Это была провокация.
— А, спасибо, спасибо! Потому что очень многие журналисты, которые слушают нас сейчас, я думаю, запишут: «А, вот, митрополит сказал то-то и то-то». Я что хочу спросить: если говорить конкретно о реконструкции, насколько это далеко идущие планы, насколько это долгоиграющий проект? Потому что то, что Вы сейчас сказали – это действительно огромная работа, которая, как мне кажется как человеку, которому эта проблема небезразлична, проблема, которая созрела давно, проблема вот этого соседства неподобающего. И вот сейчас фактически, если это будет совершено, я думаю, очень многие скажут не просто «спасибо» , будут не просто благодарны, а поймут, что еще один шаг по восстановлению исторической справедливости будет сделан – я прошу простить меня за пафос. Не могу не спросить: когда, когда это будет сделано?
— Вы знаете, наверное, многие люди думают, что все это возможно сделать одномоментно. Действительно очень серьезная реконструкция должна быть, начиная с планирования площади, с планирования уровней земли. Собор нужно открыть на площадь. Потом, ведь при строительстве собора, Вы знаете, были такие сложные времена, когда и денег не хватало, поэтому если посмотреть на собор, то видны закладные части для размещения горельефов на площади собора – они не размещены. Сами купола собора должны были быть такими, как купол на колокольне, иметь ребра, грани, которые бы подчеркивали грани барабана, но денег не хватило – это был дорогостоящий проект, поэтому купола сделали такие, как я говорю «лысые», как вот репки поставили, что приземляет собор, не дает стройности архитектуре. Много вещей таких вот архитектурно незначительных, которые загораживают эту архитектуру. Несколько деревьев, которые там растут, совершенно неуместные, они поздние – Вы знаете, я ведь опираюсь на данные исторические, когда было Высочайшее повеление: около соборов центральных не высаживать деревья в определенном радиусе, в определенной зоне. Для чего? Для того, чтобы они не закрывали архитектуру. Вот у нас собор сейчас утоплен, поэтому нужно будет вот и этим заниматься. Потом, в 50-х годах собору была сделана несвойственная Константину Андреевичу Тону пристройка, нелепая пристройка, незаконченная. Нам сейчас нужно вопрос этот решить, нужно раскрыть красоту архитектуры Тона. Многое нужно будет сделать в соборе, это касается каких-то вещей чисто таких коммуникаций — это и водоснабжение, и вентиляция, и охлаждение, потому что летом собор превращается просто в такой котел раскаленный. Но я думаю, что все это будет делаться совместно с решением тех градостроительных задач, которые стоят перед городом, работа очень интересная, и касаемо интерьеров собора, восстановления их. Хочу сказать о том, что сейчас огромная работа ведется в архивах — в Синодальном архиве в Петербурге, в Москве в Государственном архиве — пытаемся найти всю описательную часть и содержательную проекта Тона. Ну вот многие говорят, я сейчас, может быть, и развенчаю у некоторых надежды, говорят, что наш собор — это копия Храма Христа Спасителя в Москве.
— Очень распространенное мнение, одно из самых распространенных.
— Да, вот развенчиваю это распространенное мнение — собор не является копией Храма Христа Спасителя в Москве, он лишь несет в себе отпечаток архитектуры и пера Константина Андреевича Тона. А храм является точной копией Введенского cобора лейб-гвардии Семеновского полка в Петербурге, точная копия.
— Второй информационный повод Вы даете нам сегодня.
— Второй информационный повод. Ну вот, Новолетие и Рождество — это время, когда мы друг друга удивляем. Вот, к сожалению, этот собор был взорван, ничего не осталось, кроме чертежей. И вот по этим чертежам и по архивным документам нам удается установить, что собор является именно копией этого собора, один в один. Работы продолжаются, мы сейчас работаем над иконостасами, потому что вот те кувуклии, которые поставлены – это желание напомнить людям о том, что Храм Христа Спасителя был взорван, но они и архитектурно нелепы, и художественно несостоятельны, поэтому работа ведется над тем, чтобы очень серьезно переработать концепцию интерьеров храма. И в связи с этим, я хотел бы поблагодарить нашу Российскую академию художеств и многих людей — академиков наших, которые откликнулись на нашу просьбу и уже приезжали, замеры какие-то делали, и над концепциями думают, так что это очень серьезная, кропотливая работа. Но наряду с этим, ведь вы понимаете, что все это не делается за «спасибо», нужно и деньги будет собрать, и причем немалые деньги. Сразу хотел бы сказать, что это не должны быть бюджетные деньги, хотя бюджет должен поучаствовать в том, чтобы преобразовать город, но я очень надеюсь на благотворителей, меценатов, на попечительский совет, который, надеюсь, мы создадим, и который будет очень плотно работать с той рабочей группой, которая будет ответственна за выполнение всех поставленных попечительским советом работ по возрождению собора и восстановлению Центральной Соборной площади.
— Все-таки не принимая во внимание бюджетные деньги, участие городской Администрации, областного Правительства оно как-то чувствуется?
— Ну, во всяком случае то, что вот мы сейчас обсуждали на уровне губернатора, вице-губернаторов, министерств, мэрии города — мы находим полное понимание, полное понимание, потому что на сегодняшний день Церковь и Митрополия не отстаивает только интересы, что называется, мелкособственнические Собора, когда нам выгодно, чтобы наша территория была таким яичком пасхальным, а дальше — трава не расти. Мы говорим о том, что нужно создать нормальный духовно-культурный центр города — это и собор, это и соборная площадь, это и здание митрополии, это и, как я выразился так образно, социокультурная среда, которая вокруг должна собора быть, это и безусловные включения рынка, потому что он исторически там был, но это все должно быть настолько гармонично между собой связано и настолько должно не вызывать никакого внутреннего духовного протеста, чтобы это место было привлекательным и для тех, кто идет в храм, и для тех, кто идет на рынок, и для тех, кто хочет погулять по площади, отдохнуть. Это должно быть притягательное, духовно притягательное место. Поэтому вот Церковь ставит такую задачу, естественно, находит положительный отклик у всех людей, у всех людей без исключения — я не знаю, кто этому будет противиться, тому, чтобы наш город стал чище, и красивее, и лучше, и духовно богаче.
— Владыка, если немножко поменять тему, но опять же, оставаясь вполне в рамках таких традиционных бесед в начале наступившего года, знаковые события общественной жизни России Вы бы какие выделили? Очень многие считают, что, допустим, та волна протестных настроений, которая по России прокатилась, ну в основном в центральных городах, но тем не менее в Ростовской области тоже «хвостик», я бы сказал, затронуло после выборов в Госдуму. Как бы Вы оценили то, что происходит сейчас, ну вернее так, происходило несколькими неделями ранее?
— Вы знаете, это вызывает озабоченность и подвигает к очень серьезному осмыслению того, что происходит у нас в государстве. Вот те нестроения, которые были вызваны, естественно, конечно, их можно описать так, что не все люди согласны с тем, что делается, у каждого свое мнение, и, естественно, человек может выразить свое мнение. Другое дело, как человек выражается, ведь он может выразиться культурно, спокойно, а может быть нецензурное выражение — это тоже выражение своего мнения, и тогда такое мнение не учитывается обществом. У нас иногда бывает так, что нецензурное выражение своего мнения воспринимается как достоинство человека. Мне понятно, что люди могут быть не согласны с тем, что происходит, но я не могу согласиться с тем, что запускается в этот момент человеческий инстинкт, отключается разум и включается инстинкт. Все-таки разум должен контролировать, и человек, который предпринимает какие-то действия в своей жизни, он должен отвечать за последствия этих действий. Вот тот путь, по которому идут некоторые наши соотечественники, на мой взгляд, весьма и весьма скользкий путь и не только для них самих, потому что это для меня как для священнослужителя является духовно неоправданным. Я считаю так, как немцы говорят, что критика наша должна быть критикой продуктивной. Если мы говорим о том, что плохо, то мы должны сказать, как сделать хорошо, дать рецепт. Но когда у нас говорят, что плохо и давайте все это развернем, раскидаем, размотаем, вот здесь меня могут осуждать и судить сколько угодно, но я вынужден это сказать. Мы проходили это в жизни, мы, я говорю, наше государство, мы это проходили до основания. А дальше-то что? Я думаю, что тот демократический строй со всеми его положительными и отрицательными качествами, издержками там, достоинствами и недостатками, он позволяет человеку добиваться воплощения в жизнь своих положительных продуктивных идей, позволяет. Не добивается только тот, кто не хочет этого добиваться, это одно. А второе, что если посмотреть на людей, которые вышли на улицы, то это люди, иногда, которые не озабочены тем, что будет делаться в государстве, а которые озабочены созданием своего собственного какого-то имиджа, который в силу некоторых жизненных обстоятельств падает, рейтинг падает, как у наших некоторых таких псевдо популярных телеведущих, старения, или, может быть, плоские шутки их надоели, или вульгарщина надоедает, которую постоянно пытаются с экранов телевизоров передать людям — вот это надоедает. Ведь посмотрите, даже наши шутки, они же перестали быть шутками, включите телевизор и посмотрите: Максим Галкин, еще кто-то, наши юмористы — одна тема, одна тема — сексуальная, все, вот шутки на эту тему, больше нет шуток, юмор выродился.
— Тут знаете, я прошу прощения, что перебью, но самое любимое выражение телевизионщиков, по крайней мере на моей памяти: «А народ это потребляет, а народу это нравится». Вот, собственно говоря, виновато не телевидение, ну будем говорить, сфера массовой культуры вообще, а потребители, ведь если вы покупаете билет на того же Максима Галкина или какого-нибудь еще представителя популярной эстрады, или если вы включаете телевизор на первой, второй, третьей, четвертой, пятой, двадцать пятой кнопке, то вам это нравится. Вот смотрите получается какая интересная подмена понятий: кто кем манипулирует, на Ваш взгляд, кто кем управляет? И вообще, вот люди, которые выходят на «протестные» площади — на Болотную, Театральную, на любую другую, насколько они управляемы?
— Управляемы, управляемы извне, естественно. Естественно извне управляемы, и сейчас вот Болотная показала, как просто завести людей, как просто манипулировать их сознанием через средства массовой информации, через Интернет, через эту безликую штуковину, которая не дает человеку, ведь когда ты видишь врага или друга в лицо, ты понимаешь, кто это. Интернет этого не дает, человек скрывается за логином или за какой-то вывеской, он дает свою мысль, вбрасывает и наряду с этой мыслью человек другой остается. А вопрос-то в том, что в этот момент начинает в человеке действовать — разум или инстинкт? Борьба инстинкта и разума. Я вот недавно говорил о том, что когда инстинкт просыпается, животное звереет, но ведь этот инстинкт как в биологическом организме, биологической субстанции некоторой, в человеке заложен. Но он подвластен разуму, если разум отходит в сторону, начинает действовать этот звериный инстинкт, человек перестает быть человеком. Чем человек отличается от животного? Он отличается разумностью, потому и называется — «человек разумный», а не человек похотливый, не биологическая субстанция в основе которой положены рефлексы. Интернет обращается безлико к рефлексу, и разум отключается, не контролирует. Я не говорю, что именно так было на Болотной, но я говорю, что этот механизм возможен. Человеку сделали больно — он отдергивает руку, обжегся — он отдергивает руку, он видит опасность – начинает проявлять себя агрессивно, но это совсем не значит, что мера ответной реакции человека адекватна тому воздействию, которое он видит. Должен обязательно контролировать разум. Поэтому прежде чем что-то сделать, прежде чем высказать свое мнение, прежде чем выйти на площадь, прежде чем начать какую-то свою деятельность, нужно подумать не только о том, что мне хорошо или плохо, потому что вопрос в данном случае идет не обо мне лично, хотя и обо мне тоже, но он идет и о других людях, и о моей семье, и о тех, кто со мной работает, и о тех, кто со мной живет в одном городе, и глобально – о тех, кто живет со мной в одной стране. А как страна? Согласна ли она с тем, что я говорю или нет? Поддержит она то, что я говорю или нет? И как эта страна будет жить, если люди ответят на мою личную обиду своим инстинктом? Это очень серьезные вопросы, это очень серьезные вопросы. Я не специалист, конечно, в политических технологиях, но я думаю, что это повод, который должен заставить нас всех задуматься, задуматься не столько о технологиях, которыми это все достигается, сколько о будущем нашего государства. Будет ли это государство государством, или ради собственного пиара это государство попытаются развалить на мелкие части с соответствующими последствиями?
— Я вот тоже позволю себе немного попровоцировать. Знаете, как с детьми бывает: «Не ешь много сладкого, а то у тебя испортятся зубы». А вот если не задуматься, то что?
— Да ничего, зубы испортятся. И не только зубы, весь организм выйдет из строя. Потому что вы понимаете, что за зубами последует пищеварение, за пищеварением последует обмен веществ, за нарушениями в обмене веществ последуют другие — и все, человек умирать начинает. Оно пойдет вот, как карточный домик начнет сыпаться. Вот этот заводной механизм, он сам по себе очень страшен.
— Если продолжать Вашу аналогию, то наше современное общество на какой стадии? Это еще зубы, или это уже… тот же пищеварительный тракт?
— Вы знаете, оценивать стадию, на которой наше общество находится, это не моя задача. Это задача властей предержащих и тех людей, кто отвечает за стабильность, но я, как человек Церкви, как священник, должен сказать, что мы должны задуматься над тем, что происходит. Симптоматика тревожная. Может это не такой повод, который бы приводил нас в паническое настроение, но это повод, чтобы подумать о жизни. Спокойно подумать. Вспомнить то, что было десять лет тому назад, вспомнить то, что было двадцать, двадцать пять лет тому назад. Но тем, кому сейчас по восемнадцать, по девятнадцать, которым кроме зрелищ и хлеба ничего не надо, что они вспоминать будут? Я думаю, что здесь и папа с мамой должны кое о чем рассказать.
— То, что Вы назвали людей девятнадцатилетних, не кажется ли Вам, что сегодня среди молодых людей существует определенного рода мода на выражение протеста, что это определенного рода элемент романтики, и если да, то что этой моде можно противопоставить?
— Воспитанием надо заниматься, надо воспитанием заниматься. У нас иногда складывается такое чувство, что мы должны о молодежи позаботиться: вот они чего-то у нас не дополучили — бедная наша молодежь, несчастная. Айфонов они недополучили, или Айпэдов они недополучили, или, может быть, Феррари они недополучили в восемнадцать лет, ничего не сделав в своей жизни, папаша с мамашей не отвалили им несколько миллионов для того, чтобы они на этой машинке рассекали с любовницами, пивка попивая. Что они недополучили-то? Давайте уже так поговорим: а что эти люди сделали, в семнадцать, в восемнадцать лет они что сделали? Князь Александр Невский в шестнадцать лет командовал войсками и отечество свое защищал, а эти что в шестнадцать лет сделали? Они что, даже в строй отряд поехали, ферму там какую-нибудь построили? Вот, ребята раньше ездили, комсомольцы, в строительные отряды фермы строили, еще что-то. Плохо или хорошо, это был другой вопрос, но они что-то делали. А эти что сделали? Поэтому, прежде чем человеку давать слово во власти и давать возможность ему решать судьбу своего Отечества, неплохо бы спросить: «Уважаемый или уважаемая, а что Вы сделали для своего Отечества?» Ну, вы хоть что-то сделайте, а уже потом начинайте участвовать в политической жизни. У нас так: паспорт получил — все, ты политически активный человек. А что у тебя в башке-то сидит, а кто тебя воспитывает, а кто занимается нашей молодежью? Вот это самая большая ошибка, что мы даем, даем, даем, но не спрашиваем. У нас так было в царской России, когда нашей молодежи, нашему студенчеству давали, давали, давали, а потом, на эти же деньги, которое им правительство давало, они против этого правительства и выступили.
— То есть, получается, любя же дитя свое, учащай ему раны?
— Ну, а как? Друзья мои, это опыт тысячелетий, это опыт всего человечества. Воспитанием надо заниматься, а не просто деньги давать. Если мы просто будем деньги давать, мы получим то, что получим, что сейчас получаем.
— Владыка, вопрос, конечно, слишком глобальный, но не могу его не задать, что можно сейчас противопоставить в одном конкретно взятом случае, одного конкретно взятого человека, той атмосферы нетрезвости, я имею ввиду «нетрезвость» в самом широком смысле этого слова, как вообще можно сейчас сохранить трезвый взгляд на мир, когда с одной стороны телевизор, с другой стороны – Айфон, Феррари, с третьей стороны там еще что-то?
— Нужно дать человеку почувствовать жизнь другого человека. Если человек не чувствует боли другого человека, он никогда не задумается над тем, что происходит в его жизни. Достаточно долгое время я был за рубежом и видел, как происходили некоторые вещи, которые не могли не вызвать у меня некоторого смущения, скажем так. Ребенок взрослел, и мамашка с папашкой его отправляли на улицу: «Иди и живи как хочешь», не заботясь о том, как он будет жить. У этого ребенка, который был отправлен на улицу, у него соответствующее чувство возникало по отношению к своим родителям, попадая в некомфортную среду улицы. Потом государство будет вводить День отца и матери, чтобы хотя бы два раза в году этот человек вспомнил о том, что у него есть родители. И было так, что дочь с матерью живут на одной улице, вот друг на против друга, но дочь у мамы бывает только в День матери. Человек, который заболевает в семье, помещается в клинику. Тяжелое заболевание, ну например, онкология. Мы можем сказать, что да, уход в клинике будет лучше, но родственники к этому человеку не приезжают или приезжают очень редко. Все окей. Все замечательно. Хотя этого не происходит. Человек умирает, и родственники приходят только на похороны, к погребению. Гроб закрыт, они даже не видят, они не участвуют ни в жизни, ни в смерти другого человека, в его боли, поэтому такое отношение — это не со мной, это не мое, это чужое, моя личная боль — это только моя личная боль, в ней никто не может участвовать, и я не буду в чужой боли участвовать. Точно также как в чужой радости. Вот противопоставить вот этому явлению, о котором Вы говорили, можно только участие одного человека в жизни другого человека. Поэтому у наших этих вот ребят, у них хорошее сердце, они добрые. Их искусственно такими делают, потому что никто не говорит с ними о жизни, никто не говорит с ними о смерти. Ведь у нас принято только о жизни говорить, о том что человек умрет, не принято говорить, и что этот человек после себя оставит – тоже, к сожалению, уже стало немодным говорить. Модным стало говорить о том, как человек успешен или не успешен, что у него в жизни есть, какая у него семья, какой достаток – это модно. А что человек оставит после себя, какими он воспитает своих детей – это же не модно сейчас, да? А нужно говорить! А нужно привести этих мальчиков и девочек к тем детям, которые брошены, и я абсолютно уверен, что, посетив один раз детский дом, эти мальчишки и девчонки наши, в джинсиках там, которые с пивком, они будут настолько поражены тем, что увидят, что будут приходить в этот дом и помогать этим детишкам, и будут приходить в дома престарелых и помогать старикам, и задумываться о своей жизни. Почему в России такая тесная была взаимосвязь между людьми, почему семьи были крепкими? Да потому, что старики жили в своих семьях, жили со своими детьми, жили со своими внуками и правнуками, и бабушки и дедушки воспитывали своих внуков и детей, передавая им из поколения в поколение мудрость. Потому что внуки видели, как дряхлеют и отходят в мир иной их бабушки, дедушки, родители. Это все было у них на руках, было преемство жизни, целостность жизни была, не фрагментарность, а целостность. И вот поэтому, я думаю, что очень важно, чтобы наши ребятишки и в ВУЗах, и в школах, они чувствовали жизнь, именно цельность этой жизни во всех ее проявлениях от рождения до смерти. И Церковь здесь должна сказать свое слово, что вот родился человек и умер – это только фрагмент, а вечность, а история, а наше участие в этой вечности? Человек должен воспринимать себя не как просто вспыхнувшую и погасшую звезду, он должен воспринимать как часть, неотъемлемую часть истории человечества, истории страны, истории народа, истории своей семьи. Поэтому мы говорим, что Россия должна строить свое будущее на традиции. Мы можем быть разными, мы можем руководствоваться в своей жизни техническим прогрессом, его достижениями, мы можем общаться так, как мы считаем нужным на современном уровне, но строить свою жизнь мы должны на прочном фундаменте традиций.
— Вы знаете, хочется минутную паузу взять, помолчать, подумать, но, к сожалению, время не на нашей стороне, остается у нас фактически пять минут. Владыка, я не могу не задать Вам следующий вопрос: сейчас время, которое является традиционным в России – время Новогодних каникул. Достаточно традиционные каникулы, которые вызывают из года в год достаточно много вопросов у верующих. Тот же самый Новый Год с его гуляньями, празднествами у нас приходится на время Рождественского поста с одной стороны, а с другой стороны тот же самый Новый год считается таким временем семейным, семейным праздником. Как православный верующий должен относиться к Новому году?
— Я думаю, что спокойно. Новый год – это гражданский праздник, гражданский праздник. Исторически в России, которая жила по юлианскому календарю, Новый год приходился на время Святок, то есть событие, следующее за Рождеством Христовым, что в принципе логично было бы вполне, потому что ведь с пришествием в мир Христа Спасителя пришло и новое исчисление времен. Человечество начало именно от Рождества Христова отчислять время по новому. Советское государство, пытаясь разрушить церковный уклад, приняло григорианский стиль, и в соответствии с этим Новый Год стал раньше Рождества Христова, Рождество было запрещено как праздник, поэтому многие традиции Рождества перекочевали к нам в Новый год. В частности, Новый Год был объявлен семейным праздником, это год каких-то достижений, потом запретили, потом разрешили снова ставить елку, которая была символом Рождества и символизировала вечность и жизнь. И произошла вот эта вот подмена Рождества Новым Годом, а Рождество было рабочим днем и только в Церкви праздновалось, в стенах храма. Потом времена поменялись, а часть этой традиции осталась в ореоле Нового Года. Сам по себе праздник не плохой, другое дело – как его проводить и вообще, что такое праздник. Для меня, я вспоминаю свое детство, Новый год был замечательным праздником, потому что мы семейно его отмечали, не было никаких излишеств, собиралась большая семья, родственники приезжали, это было время для общения. Вот в детстве еще, конечно, сказка, елка настоящая, не искусственная, а настоящая, пахнущая. Я помню, как мы с мамой украшали эту елку, и вешали на нее не только новогодние игрушки, но еще и яблоки красные, и печенье, и какие-то конфеты, это была такая елка живая, к которой можно было бы подойти и взять конфетку с елки. Всегда это какое-то светлое чувство вызывало и до сих пор вызывает. Ну а если рассматривать Новый Год как переход из одного календарного года в другой, ну тогда это можно и в марте праздновать, и в апреле – какая разница, когда напиться. Если только это – тогда это плохо, тогда это бессодержательно и пусто. Но если за этим стоит хорошая семейная традиция, то почему бы и нет. Ну во всяком случае, кто с этим не справился в Новый Год, может исправиться в Рождество.
— Спасибо. К сожалению, время наше неумолимо подлетело к концу. Для меня лично, как одна минута. Спасибо Вам за визит, надеюсь, что окажете нам честь и побываете в нашей студии еще раз. Это была программа «Диалоги», и мы разговаривали с главой Донской митрополии, митрополитом Ростовским и Новочеркасским Меркурием. Спасибо.
— Спасибо, с наступающим Рождеством.
